Неточные совпадения
Самгин снял шляпу, поправил очки, оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, —
широкий кожаный
диван, пред ним, на полу, — старая, истоптанная шкура белого медведя, в углу — шкаф для платья с зеркалом во всю величину двери; у стены — два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а на нем графин воды, стакан.
— Закройте окно, а то налетит серая дрянь, — сказала она. Потом, прислушиваясь к спору девиц на
диване, посмотрев прищуренно в
широкую спину Инокова, вздохнула...
Слабенький и беспокойный огонь фонаря освещал толстое, темное лицо с круглыми глазами ночной птицы; под
широким, тяжелым носом топырились густые, серые усы, — правильно круглый череп густо зарос енотовой шерстью. Человек этот сидел, упираясь руками в
диван, спиною в стенку, смотрел в потолок и ритмически сопел носом. На нем — толстая шерстяная фуфайка, шаровары с кантом, на ногах полосатые носки; в углу купе висела серая шинель, сюртук, портупея, офицерская сабля, револьвер и фляжка, оплетенная соломой.
«Предусмотрительно», — подумал Самгин, осматриваясь в светлой комнате, с двумя окнами на двор и на улицу, с огромным фикусом в углу, с картиной Якобия, премией «Нивы», изображавшей царицу Екатерину Вторую и шведского принца. Картина висела над
широким зеленым
диваном, на окнах — клетки с птицами, в одной хлопотал важный красногрудый снегирь, в другой грустно сидела на жердочке аккуратненькая серая птичка.
А Дунаев слушал, подставив ухо на голос оратора так, как будто Маракуев стоял очень далеко от него; он сидел на
диване, свободно развалясь, положив руку на
широкое плечо угрюмого соседа своего, Вараксина. Клим отметил, что они часто и даже в самых пламенных местах речей Маракуева перешептываются, аскетическое лицо слесаря сурово морщится, он сердито шевелит усами; кривоносый Фомин шипит на них, толкает Вараксина локтем, коленом, а Дунаев, усмехаясь, подмигивает Фомину веселым глазом.
Клим пошел к Лидии. Там девицы сидели, как в детстве, на
диване; он сильно выцвел, его пружины старчески поскрипывали, но он остался таким же
широким и мягким, как был. Маленькая Сомова забралась на
диван с ногами; когда подошел Клим, она освободила ему место рядом с собою, но Клим сел на стул.
Сидели посредине комнаты, обставленной тяжелой жесткой мебелью под красное дерево, на книжном шкафе, возвышаясь, почти достигая потолка, торчала гипсовая голова ‹Мицкевича›, над
широким ковровым
диваном — гравюра: Ян Собесский под Веной.
Кутузов говорил в приемной издателя, там стоял рояль,
широкий ковровый
диван, кожаные кресла и очень много горшков с геранью.
За магазином, в небольшой комнатке горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком; толстый ковер лежал на полу, стены тоже были завешаны коврами, высоко на стене — портрет в черной раме, украшенный серебряными листьями; в углу помещался
широкий, изогнутый полукругом
диван, пред ним на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело стекло, фарфор. Казалось, что магазин, грубо сверкающий серебром и золотом, — далеко отсюда.
— Погоди, Вера! — шептал он, не слыхав ее вопроса и не спуская с нее
широкого, изумленного взгляда. — Сядь вот здесь, — так! — говорил он, усаживая ее на маленький
диван.
Шторы у ней были опущены, комнаты накурены. Она в белой кисейной блузе, перехваченной поясом, с
широкими кружевными рукавами, с желтой далией на груди, слегка подрумяненная, встретила его в своем будуаре. Там, у
дивана, накрыт был стол, и рядом стояли два прибора.
Это дворец невидимой феи, индийской пери, самой Сакунталы, может быть. Вот, кажется, следы ее ножек, вот кровать, закрытая едва осязаемой кисеей, висячие лампы и цветные китайские фонари, роскошный европейский
диван, а рядом длинное и
широкое бамбуковое кресло. Здесь резные золоченые колонны, служащие преддверием ниши, где богиня покоится в жаркие часы дня под дуновением висячего веера.
Для стола приносилась, откуда-то с бака, длинная и
широкая доска: одним концом ее клали на
диван, а другим на какую-то подставку — это и был стол.
Для четырех полномочных приготовлен был
широкий и невысокий
диван, покрытый пестрыми английскими коврами.
Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова,
диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле его
дивана; впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле
дивана; она скоро устраивается полуприлечь на
диване, так, однако, что мужу все-таки просторно сидеть: ведь
диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко.
Вдоль стен
широкие турецкие
диваны, перед ними столики со спичками и пепельницами, кальян для любителей. Сидят, хохочут, болтают без умолку… Кто-нибудь бренчит на балалайке, кое-кто дремлет. А «мертвецкой» звали потому, что под утро на этих
диванах обыкновенно спали кто лишнее выпил или кому очень далеко было до дому…
Приезжие идут во второй зал, низенький, с
широкими дубовыми креслами. Занимают любимый стол, к которому привыкли, располагаясь на разлатых
диванах…
Больной обыкновенно лежал в своем кабинете на
широком клеенчатом
диване и бессмысленно смотрел куда-нибудь в одну точку.
Странное было пробуждение Галактиона. Он с трудом открыл глаза. Голова была точно налита свинцом. Он с удивлением посмотрел кругом. Комната совершенно незнакомая, слабо освещенная одною свечой под зеленым абажуром. Он лежал на
широком кожаном
диване. Над его головой на стене было развешано всевозможное оружие.
Красный,
широкий, сафьянный
диван, очевидно, служил Рогожину постелью.
Шагая по комнате, Петр Елисеич передал подробно свой разговор с Лукой Назарычем.
Широкое бородатое лицо Груздева выражало напряженное внимание. Он сидел на
диване в драповом халате и болтал туфлями.
По
диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен, глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом
широкой русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный на все и ничего не делающий; из всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
Оставшись один, Павел непременно думал заснуть, потому что он перед тем только две ночи совершенно не спал; но, увы,
диван — от положенной на нем аккуратно Ванькой простыни — не сделался ни
шире, ни покойнее.
Луша слушала эту плохо вязавшуюся тираду с скучающим видом человека, который знает вперед все от слова до слова. Несколько раз она нетерпеливо откидывала свою красивую голову на спинку
дивана и поправляла волосы, собранные на затылке
широким узлом; дешевенькое ситцевое платье красивыми складками ложилось около ног, открывая
широким вырезом белую шею с круглой ямочкой в том месте, где срастались ключицы.
Ввел ее князь, взял на руки и посадил, как дитя, с ногами в угол на
широкий мягкий
диван; одну бархатную подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через плечо и персты руки на струны поклал. Потом сел сам на полу у
дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
В настоящее время он был хоть еще и слаб, но сидел на
диване, одетый по тогдашней домашней офицерской моде, занесенной с Кавказа, в демикотонный простеганный архалук, в
широкие, тонкого верблюжьего сукна, шальвары и туфли.
Увар Иванович почивал в мезонине на
широком и удобном
диване, получившем прозвище «Самосон».
Бобров повалился на
широкий клеенчатый
диван лицом вниз и пробормотал сквозь стиснутые зубы, весь дрожа от озноба...
У стены помещался
широкий чёрный
диван, круглый стол, вокруг стола три стула, тоже чёрных. Этот угол комнаты имел вид печальный и зловещий.
Старик жил в длинной и узкой белой комнате, с потолком, подобным крышке гроба. Против двери тускло светилось
широкое окно, в левом углу у входа маленькая печь, по стене налево вытянулась кровать, против неё растопырился продавленный рыжий
диван. Крепко пахло камфорой и сухими травами.
Когда общество тронулось, я, в совершенном безразличии, пошел было за ним, но, когда его скрыла следующая дверь, я, готовый упасть на пол и заснуть, бросился к
дивану, стоявшему у стены
широкого прохода, и сел на него в совершенном изнеможении.
Илья Артамонов возвратился домой весёлый, помолодевший, он подстриг бороду, ещё
шире развернул плечи, глаза его светились ярче, и весь он стал точно заново перекованный плуг. Барином развалясь на
диване, он говорил...
Я сел на
широкий, низкий и очень потертый
диван (он спал на нем), стоявший в тени, и минут пять смотрел на него.
Он лежал в небольшой комнате, возле гостиной, у задней стены, на
широком кожаном
диване во вкусе «империи», с золотым барельефом на высокой прямой спинке; барельеф этот представлял свадебную процессию у древних.
При входе в гостиную он увидел колоссальную фигуру Задор-Мановского, который в
широком суконном сюртуке сидел, развалившись в креслах; невдалеке от него на
диване сидела хозяйка. По расстроенному виду и беспокойству в беспечном, по обыкновению, лице Клеопатры Николаевны нетрудно было догадаться, что она имела неприятный для нее разговор с своим собеседником: глаза ее были заплаканы. Задор-Мановский, видно, имел необыкновенную способность всех женщин заставлять плакать.
Посреди комнаты стол большой, у окна кресло мягкое, с одной стороны стола —
диван, дорогим ковром покрытый, а перед столом стул с высокой спинкой, кожею обит. Другая комната — спальня его: кровать
широкая, шкаф с рясами и бельём, умывальник с большим зеркалом, много щёточек, гребёночек, пузырьков разноцветных, а в стенах третьей комнаты — неприглядной и пустой — два потайные шкафа вделаны: в одном вина стоят и закуски, в другом чайная посуда, печенье, варенье и всякие сладости.
А когда я подал самовар, вижу, сидит на
диване женщина в розовом
широком платье, белокурые волосы по плечам распущены; маленькая, точно кукла, лицо тоже розовое, глаза голубые; скромной и грустной показалась мне она.
Молодая женщина в утреннем атласном капоте и блондовом чепце сидела небрежно на
диване; возле нее на креслах в мундирном фраке сидел какой-то толстый, лысый господин с огромными глазами, налитыми кровью, и бесконечно
широкой улыбкой; у окна стоял другой в сертуке, довольно сухощавый, с волосами, обстриженными под гребенку, с обвислыми щеками и довольно неблагородным выражением лица, он просматривал газеты и даже не обернулся, когда взошел молодой офицер.
— Вы пьяны, а потому я не понимаю, в каком смысле вы говорите, — заметил он строго, — и объясниться всегда с вами готов; даже рад поскорей… Я и ехал… Но прежде всего знайте, что я принимаю меры: вы сегодня должны у меня ночевать! Завтра утром я вас беру, и мы едем. Я вас не выпущу! — завопил он опять, — я вас скручу и в руках привезу!.. Удобен вам этот
диван? — указал он ему, задыхаясь, на
широкий и мягкий
диван, стоявший напротив того
дивана, на котором спал он сам, у другой стены.
Среди неё стоял тяжёлый и неуклюжий письменный стол, перед ним дубовое кресло, у одной из стен, почти во всю длину её, развалился
широкий турецкий
диван, у другой — фисгармония и два шкапа с книгами.
К иному едва проберешься через грязный двор; в сенях, за облупившимися парусинными ширмами, храпит денщик; на полу — гнилая солома; на плите — сапоги и донышко банки, залитое ваксой; в самой комнате — покоробленный ломберный стол, исписанный мелом; на столе стаканы, до половины наполненные холодным темно-бурым чаем; у стены —
широкий, проломленный, замасленный
диван; на окнах — трубочный пепел…
Шкаф обращён дверьми направо, спинка его завешена ковром, к ней прислонилось пианино; напротив —
широкий тёмный
диван и маленькое окно; в глубине этой комнаты дверь в столовую.
А он подозвал полового, заказал ему всё, что было нужно, и перешёл в соседнюю комнату. В ней было три окна, все на улицу; в одном простенке висела картинка, изображавшая охоту на медведя, в другом — голую женщину. Тихон Павлович посмотрел на них и сел за круглый столик, стоявший перед
широким кожаным
диваном, над которым опять-таки висела картина, изображавшая не то луга, не то море в тихую погоду. В соседней комнате гудела публика, всё прибывавшая, звенели стаканы, хлопали пробки.
Мебель в нем была некрасивая, но покойная: во всю длину одной из стен стоял
диван, чрезвычайно
широкий, мягкий и с великим множеством подушек, —
диван, хорошо известный всем окрестным помещикам.
На
диване, в белом платье с
широким красным поясом, лежала Колибри и, закрыв нижнюю часть лица платком, смеялась без шума, но от души.
Вокруг по стенам каждой горницы стояли вделанные в стены
широкие деревянные лавки, но в иных покоях бывали и
диваны, и кресла, и стулья красного дерева, обитые шерстяною или шелковой материей.
Комната действительно была и удобна, и тепла, и уютна.
Широкий, мягкий
диван, письменный стол, шкаф и полки с книгами составляли ее убранство.
В приемной комнате девицы, усевшись на
широком, хоть и не очень мягком
диване, отрывисто перебрасывались тихими, скромными речами, а Марко Данилыч сел с приятелем у открытого окна и завел речь про торговые дела у Макарья.
Хорошо бы так жить! Вот такая жена — красивая, белая и изящная. Летом усадьба с развесистыми липами, белою скатертью на обеденном столе и гостями, уезжающими в тарантасах в темноту. Зимою — уютный кабинет с латаниями, мягким турецким
диваном и большим письменным столом. И чтоб все это покрывалось
широким общественным делом, чтобы дело это захватывало целиком, оправдывало жизнь и не требовало слишком больших жертв…
Против Таси, через комнату,
широкая арка, за нею темнота проходного закоулка, и дальше чуть мерцающий свет, должно быть из танцевальной залы. Она огляделась. Кто-то тихо говорит справа. На
диване, в полусвете единственной лампы, висевшей над креслом, где она сидела, она различила мужчину с женщиной — суховатого молодого человека в серой визитке и высокую полногрудую блондинку в черном. Лиц их Тасе не было видно. Они говорили шепотом и часто смеялись.